С синдромом Дауна в актеры

Когда вижу по телевизору психолога, который за 20 минут эфирного времени ловко разбирается в сложных хитросплетениях чьей-то судьбы и дает совет как выйти из запутанной ситуации, всегда скептически улыбаюсь. Потому что истинный психолог не дает советов. Он помогает человеку найти в себе ту самую точку опоры, на которую можно будет опираться потом при возникновении различных проблем.
Вести беседу с Галиной Гатальской несложно: многое из того, чем она занимается, мне приходилось видеть собственными глазами. И это весьма необычно…

Визитка психолога: Галина Гатальская — кандидат педагогических наук, доцент по специальности “Психология”, входит в профессиональную психотерапевтическую лигу России. Автор более 150 научных публикаций, в том числе в зарубежных научных изданиях России, Украины, Италии, Франции, Англии, Канады. Координатор договора о международном сотрудничестве между Гомельским государственным университетом им. Ф. Скорины и Флорентийским государственным университетом. Научный руководитель студенческой научно-исследовательской лабораторим “Альянс”. Возглавляет кафедру социальной и педагогической психологии ГГУ им. Ф. Скорины. Читает лекции в университетах Италии.

— Когда говорят о проблеме алкоголизма, то в поле зрения специалистов обычно попадают сами алкоголики или их жены, родители, которых называют созависимыми. Откуда вдруг у вас возник интерес к детям алкоголиков?
— По международной классификации всего пять уровней алкогольного риска. Пятый — самый высокий. И Беларусь находится на четвертом вместе с Украиной и Молдовой. На пятом — Россия. Нам не так уж и много осталось до печального лидерства. Так что для нашей страны это очень актуальная проблема. Если взрослые созависимые способны отделиться от пьющего человека и более-менее наладить свою жизнь, то у несовершеннолетнего нет таких возможностей, и с годами он приобретает синдром взрослого ребенка алкоголика. Проявления его — неуверенность, подавленность, депрессивность, пассивность, агрессивность. Такие люди испытывают колоссальную потребность в психологической помощи. Мне посчастливилось пройти стажировку в Италии по психолого-экологическому методу оказания помощи алкоголикам и членам их семей. Затем удалось установить связь с итальянской ассоциацией, которая оказывала содействие этому проекту у нас в Беларуси. Начинали мы его реализацию в деревенской школе. Большинство ее учеников жили с пьющими родителями. Сейчас мы развиваем это направление работы в рамках проекта трансграничного сотрудничества с Польшей.
— Это проблема национального уровня. Какие пути ее решения вы видите? 
— Не нужно изобретать велосипед. Для оказания помощи взрослым детям алкоголиков нужно создавать ассоциацию, в которой могли бы работать психологи, педагоги и медики. Причем, не только на областном уровне, но и на уровне республики. Такие ассоциации существуют в США, Великобритании, Германии, Польше, Норвегии. Уже есть и в России. Мы сейчас в этом направлении очень активно работаем, практически готова к изданию книга.
— Как-то мне довелось услышать от вас фразу, которой впору эпатировать публику. Это я насчет склонности к педагогическому садизму, который позволяет реализовывать работа. Слишком смелое заявление, скажу я вам!
— На вашем месте не рассматривала бы это как заявление. Я только констатирую факт — у педагогов есть склонность к педагогическому садизму. Это достоверно доказано, причем психологами самых разных направлений, в том числе и гуманистического. Есть потребности, которые мы декларируем, выбирая профессию. Если рассматривать профессию педагога, то декларативно они выглядят очень красиво — сеять доброе, вечное. Но есть ведь и потребности скрытые: если человек в детстве идентифицировал себя с авторитарными ролями в силу того, что рос в семье, где был жесткий авторитаризм родителей — наказания, критика в его адрес, — это подталкивает его выбрать профессию, позволяющую отрабатывать потом такую же модель на других. Этой теме была посвящена моя диссертация и позже написаны две книги. Исследованы факторы достаточно пугающего характера. Работа эта проводилась не для того, чтобы уличить в чем-то педагогов, а, наоборот, помочь им осознавать такие тенденции, а родителям школьников дать рекомендации, как уберечь детей от своеволия взрослых. От психологического здоровья педагогов во многом зависит психологическое здоровье нации в целом.
— В Италии уже давно нет дет­ских домов, мы тоже идем по этому пути. Чему нам можно у них в этом плане поучиться?
— Да, еще в 90-х годах, когда итальянские психологи приезжали в Беларусь, они говорили о том, что нужно закрыть детские дома, потому что ребенок, выросший без семьи — это как человек без родины. Тогда казалось, что это невозможно, потому что число сирот было достаточно большим. На сегодняшний день мы уже практически на пути разрешения этой ситуации. Собственно опыт Италии и других развитых стран, безусловно, сыграл в этом огромную роль. В Италии многие люди хотят удочерить или усыновить ребенка. Они подают документы, их данные заносятся в базу. Как только рождается ребенок, от которого отказались, взять его к себе в семью готовы несколько приемных родителей. Так что он ни на минуту не становится сиротой.
— Больше всего меня впечатляет то, как иностранцы работают с психически больными. Чтобы пациенты, страдающие синдромом Дауна, выступали на сцене, гастролировали по Европе и получали при этом зарплату — это высший пилотаж работы психотерапевтов!
— Абсолютно согласна. Еще в 70-е годы революцию в мировой психиатрии совершил великий итальян­ский психиатр Базальо. Исследовав деградацию психически больных, пришел к выводу, что это обусловлено изоляцией и взаимодействием с нездоровыми, такими же, как они сами. Человека делает человеком только человеческое отношение. Если больной попадает в среду, где есть здоровые люди, то у него включаются компенсационные механизмы, которые помогают адаптироваться к жизни в нормальной среде. За исключением хронических социально опасных типов, — они изолированы в специальных отделениях человек на 12, напоминающих небольшой санаторий. Мне приходилось посещать такие места в Италии, например, в Таскане и Пьемонте, где модель социума очень близкая к норме — у них есть бейсбольная, баскетбольная площадки, свой бар. Есть средний медперсонал, который за ними наблюдает, и обслуживающий персонал. Доктор приезжает 2 — 3 раза в неделю. А вообще в Италии функционируют центры для людей, родившихся с нарушениями психики. Там с ними занимаются психологи, педагоги, медики. Центры специализируются по различным направлениям: в одних ухаживают за животными, в других занимаются гончарным делом, в третьих, как вы видели, лечат танцедвигательной терапией. Вот и Фабио, которого вы видели на сцене, ничем не отличался от здоровых людей, не так ли? К тому же такие больные проводят уроки для школьников.

— Ну уж это для нас совершенно необычно! Люди с отклонениями в психическом развитии способны учить здоровых людей?!
— Именно так. И делают это прекрасно! Взрослые с различными психическими отклонениями, в том числе с ограниченными возможностями, умственной отсталостью и так далее, дают различные уроки для школьников, к примеру, того же гончарного дела. Такое взаимодействие обогащает и тех, и других.
— А есть типичные проблемы, с которыми к вам как практикующему психологу чаще всего обращаются за помощью?
— Неуверенность в себе, страх перед публичными выступлениями, экзаменофобия и другие виды страхов. Но при этом каждый из этих случаев уникален, потому что у каждого человека свои причины, свои личностные особенности, изучив которые мы можем активизировать его внутренние ресурсы, а разрешать сложную ситуацию придется ему самому. Наша задача — помочь человеку найти в себе ту личностную силу, которая укрепила однажды в переломный момент, и он может на нее опереться. Совершенно точно замечено: дайте мне точку опоры, и я переверну земной шар. Так вот эта точка опоры, прежде всего, в нас самих.
— Что происходит с человеком, ставшим жертвой домашнего дес­потизма?
— Здесь два вектора последствий: первый — пассивность, апатия и второй — повышенная агрессивность. Такие люди становятся несгибаемыми бойцами невидимого фронта. Эта несгибаемость направлена, прежде всего, против родителей. Затем человек привыкает жить только в таком режиме и это проявляется по отношению ко всем остальным, с кем он столкнется в жизни. К слову, дети учителей по всем существующим классификациям относятся к особой категории трудных детей.
— Психолога сложно чем-то удивить. И все-таки можете вспомнить случай из практики, который удивил вас?
— Несколько лет назад ко мне обратилась студентка, рассказавшая о том, что ее не покидают страхи неопределенного характера. Причем все было достаточно серьезно, ей даже ставили паническое расстройство, приходилось не раз вызывать скорую. Выяснилось, что фобии были обусловлены внутренней напряженной жизнью в момент ее взросления: отец избивал мать. Такая ситуация довела девочку до нервно-психического истощения. Став студенткой, она панически боялась преподавателей, экзаменов. Боялась выходить из квартиры, которую снимала. Попадала в отделение неврозов, принимала лекарства, чтобы как-то выйти из этого состояния. Вела изолированный образ жизни. Поначалу я консультировала ее часто. Потом все реже. Потом она уехала жить в Минск, звонила мне, чтобы сообщать о своих успехах. Их было столько, что в какой-то момент я уже перестала им удивляться: она сделала карьеру, квартиру построила, про страхи уже не вспоминала. Ну и вот звонит как-то: “Я стала ходить в секцию парашютного спорта. Как вы думаете, стоит мне прыгнуть? Чувствую, что прыжок высвободит во мне еще какие-то ресурсы”. И прыгнула…